Автор: Hairo Hakase
Персонажи: Митуна Каптор, Латула Пайроп, Курлоз Макара
Рейтинг: PG-13
Жанры: Джен, Драма, Фэнтези, POV, Hurt/comfort, AU
Описание:
Представьте, что вы открыли письмо, адресованное не вам, вернее, никому не адресованное. Сбивчивое, странное, непонятное письмо от того, кто очень и очень болен и не может излечиться от этого.
Представили? А теперь читайте.
Примечания:
Это авторская пунктуация, исправление одной запятой может просто убить бедного Митьку, который это все пишет.
Здесь описываются события перед Темным карнавалом, с его точки зрения, так что, если интересна история Ехо - читайте, только этим вы рискуете чуть ли не сойти с ума, разбираясь в его предложениях.
читатьПожалуй, с его стороны глупо было думать, что Латула ни о чем не подозревала, как будто у них с Курлозом было так много секретов друг от друга. Не на счет личной жизни, а касающихся его, конечно. Хотя, вряд ли он мог сейчас думать настолько последовательно и обоснованно, чтобы хотя бы ненадолго предположить о ее осведомленности по поводу его излияния души на бумагу.
Некоторое время назад, она специально ушла, оставив Митуну одного дома. Все его записки потом будут аккуратно собраны и оставлены где-нибудь здесь, в шкафу или на книжной полке, а сейчас, пусть он садится за стол и пишет. Пишет то, что сможет написать.
Как только Латула ушла, он действительно опустился на стул, перед этим параноидально проводив ее взглядом до конца улицы, пока ее бирюзовое лоохи не скрылось из виду. Митуна был искренне убежден в том, что она ни о чем не подозревает, а тем более не увидит этих записей. Ему и самому не хотелось вспоминать, но Курлоз неоднократно настаивал на этом, даже принес ему не столь давно несколько карандашей и чистую тетрадь. Глядя на белый лист, сэр Каптор немного погрыз деревяшку с грифелем, приступив, наконец, к работе.
Изначально, я не хотел писать всего этого, к тому же, я не помню в деталях все то, что происходило тогда, а восстанавливать события по обрывкам моей памяти и рассказам других было бы довольно глупой затеей, но, как бы она не была глупа, я все же осуществляю ее, и, если вы читаете это - уже осуществил. Мой хороший друг обещал помочь мне в этом деле, которое сейчас кажется мне крайне сложным, к тому же, я даже не могу толком держать в руках карандаш, он постоянно падает, как и падал только что, и мне приходится наклоняться и поднимать его, к тому же, уже три или даже четыре, а может, дюжину карандашей я просто сломал, пока писал эти два длинных непонятных предложения. Мой друг сказал, что мне проще будет писать это на бумаге, и я согласен с ним, потому что писать мне сейчас даже проще, чем думать, мои мысли очень необыкновенны, или просто непонятны даже для меня самого, и над каждым словом я думаю довольно долго, чтобы сделать этот рассказ хоть немного более обоснованным с точки зрения потенциального читателя, хоть мне и не хочется, чтобы кто-нибудь это читал, или вообще знал, что произошло когда-то, несколько лет назад. Сейчас, когда Латула ненадолго ушла по делам, о которых она не стала мне говорить, хотя я думаю, это как-то связано с ее семьей или некоторыми другими проблемами, которые не имеют ко мне отношения, я даже думаю, что у нее есть мейтсприт или мойрейл, о котором она тоже не рассказывала, чтобы не обидеть меня, правда, я совсем не обиделся бы, потому что сейчас мне странно думать об этом, но однажды я даже разозлился на нее, когда такая мысль пришла мне в голову, какая радость, что ее не было рядом, вряд ли ей бы это понравилось. Я, кажется, не закончил свою предыдущую мысль, и только что сломал еще один карандаш, мне следует обращаться с ними аккуратнее, я хотел сказать, что сейчас, пока Латулы здесь нет, я все таки решил написать об этом, потому что она не сможет спросить меня, что я все таки пишу, а ведь она бы могла расстроиться или даже разозлиться на меня за это. Мой друг говорит не держать в себе все это, я не совсем согласен с ним, но, думаю, он все таки прав, ведь он куда дееспособнее меня и относится ко мне довольно хорошо, и я очень это ценю.
Мне говорят, что тогда я был другим, более последовательным и понятным, более вразумительным, и просто другим, не таким, как сейчас, но я не могу точно этого вспомнить, хотя помню многие события, происходившие до этого момента, но никак не могу почувствовать себя также, как тогда. У меня нет провалов в памяти или каких-то других подобных вещей, просто для меня это чрезвычайно сложно - вспоминать это, от этого начинает раскалываться голова, и никакая магия тут не помогает, как не могут помочь тем, кто находится в Приюте безумных, если они чем-то очень больны, а запах сумасшествия распространяется даже за пределы их палат. Можно сказать, что я почти также безумен, как они, поэтому я не противоречу мысли о том, что у Латулы может быть мейтсприт в столице, ведь мы не просто так сюда приезжаем, и я готов смириться с этим, ни смотря на то, что испытывал к ней красные чувства, но не могу точно понять, испытываю ли я их и сейчас, а тем более, что она думает обо мне, когда возится со мной, как с ребенком. Я так много пишу о ней, потому что она почти всегда рядом со мной, когда нет моего друга, ведь он остается в Ехо, когда мы уезжаем, у него проблемы с его племянником, или что-то вроде того, но он всегда очень добр ко мне, я не могу точно понять, почему, но могу догадаться, что его гложет чувство вины, или это его отношение не имеет под собой никакой почвы.
Мне было очень одиноко после смерти отца, оставившего нам с братом лишь свою фамилию и дар, который я до сих пор ненавижу, хоть у меня его больше и нет, лучше бы эти силы достались Соллуксу, но я ничего не могу исправить сейчас, и тогда не мог, делая только то, что считал нужным, и это я тоже ненавижу. Когда-то я мог видеть самое темное будущее, самые плохие его исходы, и это преследовало меня всегда, даже в моих снах, из-за которых я боялся сомкнуть глаз, и помню все это до сих пор, как, засыпая, я видел, как умирают те, кто дорог мне, видел возможные последствия любого неоправданного действия, и именно поэтому меня поставили тогда работать в паре с сэром Страйдером, определив меня на пост Судьбы на Королевской службы, темного провидца, видения которого должен был исправлять Дэйв. Кажется, мне говорили, что он пропал, а без наших с ним сил в Королевстве не все идет так хорошо, как хотелось бы, но я так часто отсутствую, что не знаю всего, что здесь творится, а Латула рассказывает мне лишь часть из произошедшего, и мне это не нравится, но я не виню ее, ведь она просто заботится обо мне. Лучше бы я был Стражем, как мой брат, и тогда, быть может, все было бы хорошо, но этот дар достался не мне, а ему, и за это я тоже никого не виню, совсем никого, потому что это бесполезно.
Единственное, что я помню точно, это то, что произошло тогда, когда мы с сэром Дэйвом не смогли исправить судьбу должным образом, и я не хочу этого забывать, потому что забывать это - страшнее, чем помнить. Думаю, хорошо, что Латула не знает этого, боюсь, она бы запретила мне видеться с моим другом, но сейчас он не виноват в случившемся, или еще не виноват, а может, все таки уже виноват, если учесть, что от его части песни это случилось, но мне не стоило брать все на себя, и сейчас я понимаю это.
В ту ночь я не видел кошмаров, скорее наоборот, как только я сомкнул глаз - оказался в Пузыре Сна из чьего-то будущего, вернее, из моего будущего тоже, но Пузырь Сна был не моим. Обычно я видел в них свои темные предсказания, приносившие мне огромные страдания и боль, кричал во сне, просыпался в холодном поту и слезах, пока Латула не успокаивала меня, но здесь все было по-другому, слишком просто, слишком обыкновенно, как одинокий огромный мир, в котором не было ни тьмы, ни света, вообще ничего не было, только бесконечное пространство, похожее на пустыню без песка, а в этом пространстве - незнакомец, чьего лица я тогда не видел. И он вдруг обрадовался мне, вернее, я подумал, что он мне именно обрадовался, потому что я не мог узнать ничего о его эмоциях, к тому же, он все время молчал, словно был немым или просто не хотел говорить со мной, но второй вариант я отбросил тогда, когда он послал мне зов, назвав меня по имени и действительно радуясь мне, как старому другу.
"С тобой все хорошо, Мит?", спрашивал он меня, и я был удивлен тому, как он обратился ко мне, потому что во снах всегда сложно припоминать реальность, также, как в реальности трудно вспомнить сны, поэтому я помнил, что был человек, зовущий меня так, но не мог вспомнить этого человека. Тогда я кивнул ему, и так мы общались, когда я говорил вслух, а он внимательно слушал и слал мне зов. Я понял, что он не понимает того, что это прошлый я, и обращается ко мне-будущему, что иногда вводило меня в заблуждение по поводу некоторых вещей вроде моей болезни, о которой он спрашивал, и только сейчас я понимаю, что это была за болезнь. И сейчас мне очень больно, я сломал еще один карандаш, думая об этом, моя голова раскалывается, тогда я сказал ему, что не знаю, что я должен исправить в этом сне, собираясь уходить, но он начал плакать, говоря, что он ошибся, его мысли были неоднозначны, я не мог толком разобрать того, что он хочет сказать мне, только понял, что он узнал во мне прошлого меня, и сейчас пытался кричать что-то, сливающееся в бесконечный поток, переходящий в песню. "Прости меня, Мит, прости, прости, прости, простипростипростипростипростипрости..."
И все это превращалось в ненависть, к себе, ко мне, ко снам, к миру, к безумию и разуму, ко всему существующему и несбывшемуся, образовывало какой-то адский шар непонятных, неслышных уху звуков, и только после этого я проснулся, после того, как он скинул капюшон, под которым я успел увидеть лицо своего друга, искаженное мукой, злобой и отчаянием, лицо с заштопанным косыми стежками ртом. Но проснулся я от того, что что-то разбудило меня, эта песня, охватывающая весь город, песня в два голоса, один из которых шептал, а другой - кричал. И тогда мы пытались исправить это, Дэйв сказал, что он неоднократно менял исход, но так и не смог ничего сделать, это было предрешено и неизменно даже нами - Судьбой и Временем. А я попытался остановить это, и дальше ничего не могу вспомнить, кроме бесконечного "ПРОСТИ" и нескончаемой боли, которая преследует меня, и сейчас, здесь, я чувствую ее всем своим телом и душой, и не хочу больше оставаться один, наедине с этим, я хочу, чтобы вернулась Латула и обняла меня, как она делает всегда, когда я начинаю плакать, и я не знаю, почему бумага, на которой я пишу, мокрая и желтая, и не хочу думать об этом, потому что не хочу хотеть, вообще ничего не хочу, только пусть это закончится, пусть все забудут это, и я забуду, пусть всего этого не будет, пожалуйста, прошу, прошу, прошу, ПРОШУПРОШУПРОШУПР0ШУ П0Ж4ЛУЙС74!..
Когда Латула, наконец, вернулась, Митуна сидел на полу, обхватив колени руками и тихо плакал. Сломанные карандаши рассыпались по полу, несколько листов бумаги были порваны в клочья и раскиданы по комнате, создавая беспорядок, но все записи были на месте. Она еще долго сидела рядом с ним, гладя его по волосам и шепча на ухо что-нибудь, что могло его успокоить, и, в конце-концов, он перестал плакать и уснул, не видя снов. Похоже, с тех пор, он вовсе их не видел, и это было к лучшему, ведь дар Темного Провидца приносил ему неимоверные страдания, как она считала, и как, пожалуй, считал и он сам.
Сидя на полу, когда голова Митуны лежала у нее на коленях, пока он спал, Латула читала то, что он успел написать за это время. Пожалуй, всего случившегося она и правда не знала, и сейчас ей было немного печально вновь вспоминать об этом, но, как рациональная леди, к тому же, являющаяся адептом Разума, она прекрасно знала, что всего этого уже не вернуть. Сколько еще слов будет добавлено к истории о Смутных временах, Темном карнавале, благоразумии и сумасшествии, горе и радости, и все это станет одним длинным и запутанным рассказом. Грустно улыбаясь, леди Пайроп подняла один из карандашей, размашистым почерком написав на обложке порванной тетради два коротких слова.
Незабвенная книга